(поэма с продолжением)

8.

Да-а-а...
Дед Терентий, ты сурово говоришь!
Позволь спросить тебя
вернуться к слову «вольница».

Пришлось быть гостем волей случая
в станице, рядом здесь...
Отведал борщ — такая красота!
Люблю поесть, попить,
«принять на грудь» грамм триста,
а то и все полста!
Особенно, когда задаром...
Но борщ!!!
Вот это не забуду никогда!..
Так вот, забыл спросить рецепт! -
Чтоб дома рассказать и приготовить...
А после снять с кастрюли крышку,
сквозь толщу жира в палец толщиной
снять пробу ложкой деревянной — той,
которой дед воспитывал меня:
лупил по лбу — учил, как за столом себя вести.
Немножечко подуть, взять на язык
и — погрузиться в царство вкуса!..

Так что ж, дедун, казачий борщ -
неужто насквозь вольницей пропитан?..

Чуть ухмыльнувшись от вопроса,
настроен ждать ответ...

-Да! — Дед ответил. — Вольницай!
Ни думай, што шутейна атвищаю!..
— Сидим мы как-та вещирам...
Зимою ета дела была...
Пришли на гости к нам...
Ну, с кем приятна гаварить, -
сищас же ета редкасть стала...
Курень казащий ни запиралси на замки,
всигда аткрыта дверка:
хущь в поздний щас, хущь рана утрам.
Биз дела, проста так -
нихто ни прихадил, ни биспакоил...
Так вот...
Как принята, вищерить сели,
па щинакам раздали борш,
из щайнику, из носику
па щарки крепкава вина пляснули...
Абыщна ета бабы делають:
клющ ат замка, ат пагрибка
у них на паяске вясить...
Ну, ета, — штоб мы дюжа ни шустрили...
Канешна, мы-та казаки! -
А всё жа
за нами приглядають бабы,
биз етава нильзя...
А то магём пайти в разнос
и шкурку-та сибе папортим...
Так вот, сядим, вищериим
и харашо видём бяседу.
А мы-та апасля
в старонку с друганом щють-щють атсели -
пад пещку: курим и гутарим меж сабою.
А бабы наши душу о сваём ганяють.
А ета, ну, саседка-та, и гаварить:
«Слухай, да щиркани мине рицепт барша!
Вот щють язык ни праглатила!
И мой-та, глянула, -
так мéща: сразу паняла,
щё пастыдилси стребавать дабавки!
В людях он — скромнай, дюжа низаметнай,
а дома, в курине, арёть:
Уста сваи пааткрывая — аж кутние видать!
Щё ни па нём, мине «хвятиной» абзывая...
Глазами-та, глиди, как зыркаить — лихой казак!
А вот руки он на мине ни падымая...
Если папробуя мине пабить,
на вилы сразу падыму яво,
как бáбащку, к плетню пришпилю!.
Такая нидаразумения
приклющалась ни раз са мною,
А утром встаня мой кармилиц
мине пытая: «Щё была та са мной вщира?
Рук, ног ни правярну,
а скулы в адну тощку сводя!
и взгляд рассеянный,
Сганяй-ка за рассолам,
С кадушки защярпни, лёхкай рукой!
Здаровья жёнушка падорваная ноня!
Но ета жалюсь лишь тибе адной.
Заклятая мая падруга!»

Так вот, гутарь суды,
щиво кидать, в каких щистях?«

Мая хазяйкя ей и атвищая:
«Да щёш тибе скажу?
Какой рицепт? — И нету тут рицепту...
Пащисти с горшу, жменькю кинь для запаху,
приправь щыпоткай...
Как тольки буруны пайдуть,
засыпь примерна две пригорши...
С кастрюли вынь две карташины,
всё ета старым салам разатри,
да низабуть вярнуть на места,
всё пирибульбень*,
дабавь ишо туды сваей души...
С агня сымай, щють настаица -
и будя исть твой галрадёр**,
аж щелюсти праглотить!..»

Ты слухаишь мине? -
Вот щё такая «вольница казащия»!
Панял щи ни панял?!
Щиво уставилси и на мине глидишь? -
Давай паéдим в степь,
тащнея, в займишу паéдим, на курганы...
Тут, в курине,
в щитырёх стенках
нищиво ты ни паймёшь...

* перемешай
** горлодёр — тот, кто говорит слишком громко