Казачья вольница (ч. I)
(поэма с продолжением)
Станицы, хутора донской земли,
как много вы в себе храните тайн! -
Несёте в лицах земляков знакомые черты -
казачьи лики прадедов далёких.
В прохожем с любопытством подмечаешь:
лик Стеньки Разина мелькнул!
А вот казак Чигуша пружинисто идёт,
пошатывая в стороны накачанное тело,
мечтая быть зажиточным и домовитым...
Попалась на глаза Аксинья -
она
Прихрамывая, с байдиком* идёт Прокофьич -
казак с орлиным носом.
по молодости (но в глубокой тайне!)
он мог сказать, какого цвета юбки у казачек.
Теперь же, в старости, — глядите на него! -
следит за каждой буквой домостроя...
Вот на себе я взгляд поймал,
застыл, как молнией пронзённый! -
О боже! Трепетом душа зашлась!
Да это ж Лушка!..
Убитый пылким взором и походкой,
готов за нею волочиться
и
А вот всегда готовый спеть наш брат
(рифмуется как «бард»), -
серьёзный образ Сурикова:
на вольном струге
звучаньем лиры забавляет атамана,
развеивая грусть его, печаль,
не смея разбудить, порушить его думы...
Вот летописец, автор-сочинитель,
казак Верхне-Чирской станицы,
писатель первый на Дону, сподвижник Разина
Ивáнов Никанор,
казнён за правду, -
кто же правду любит?..
Дышу историей родной земли -
степи донской!
Ее травили, жгли, пытали...
В коротком миге осознал одно:
чем казака больнее били,
тем непокорней становился!
Слезинку потаённую проронит,
когда прощается навеки с батькой Доном...
Казак за волю, за друзей, за веру муки принимал.
Не кланялся, был тверд, как кремний!
Границы Дона зорко охранял, в обиду не давал, -
куда там современным бандюкам — «браткам»:
в сравнении с орлами-казаками
они спокойно могут «отдыхать»...
Как хочется припасть к истокам старины! -
От горькой «новизны» душа устала...
* стариковский посох
В апреле плачет виноград,
роняя сок с лозы на землю:
за каплей капля сходит вниз,
немножко задержавшись,
прозрачною бесцветною слезой
оплакивая батьку-атамана,
обманутого лестью и коварством
Корнилки Ходнева и домовитых казаков.
Приставленного глухонемого* -
иуду, меченного тёмной меткой, -
не распознал спокойный Дон...
«Тишайший»**, потешавшийся охотой,
не прикормил на руку ясна сокола -
донского казака.
В то время Дон не кланялся царю,
Царила на Дону казачья вольница
Весной в степи рождала жизнь природа,
а в белокаменной — топор точил палач...
* По легенде хутора Кастырки, в 1860 году, после поражения под Симбирском,
к Степану Разину был приставлен глухонемой. В Кагальницком городке
он много приложил усилий для поимки атамана.
** Царь Алексей Михайлович, по прозвищу «Тишайший»..
Степной курганник оторвался от бугра,
поднялся ввысь,
махнув крылами, поручкáлся с ветром
и вот — словил поток...
Едва приметной точкой
летит в прозрачной тишине,
плывёт над вольницей казачьей
поросших старым чаканом и молодой кугой,
сверкнувших слабым бликом потаённой музги,
илистых ериков среди виляющих дорог,
ползущих прочь от рокота проезжего мотора
змеючек небольших,
испуганных стрекоз,
перелетавших низко над цветами...
Тварь божия, татарник обогнув,
мелькнула в заросли, ища спасенья...
А по земле — какой ковёр соткало лето!
Не понарошку перепутав все цвета -
нарушив все каноны... Нет, нет!
Я радугу бы вплёл венцом в палитру,
в кисти живописцев...
Цветы и травы стороны донской!
Нет слов, чтоб выразить восторг!
Тот, кто хотя бы раз пройдётся пéшки по степи, -
запомнит на всю жизнь
её слегка пьянящий аромат!
Потом похвастает друзьям:
«Я был в степи и там видал такое!!!...»
Степное разноцветье — восьмое диво света...
Вот что сейчас приходит на язык? -
К примеру, — донник, щубурок,
ну, зверобой, к тому прибавь шиповник...
Да, да, вот, как щетина, — круг,
что «поле перекатит»...
А если на калюку наступил,
(что в детстве мы «гарбузик» называли),
чтоб не свалиться в жар -
цвет липы и душицы завари,
малинкою пригладь -
и вот уж казакуешь
Ах! Из памяти ушло медвежье ушко и песчаник -
вот забыл!
Потом боярышник степной -
обычно у оврага селится охотно -
глубокой осенью вниманье привлечёт
и очарует конопульками плодов...
Ну, вот и всё, угас
мой травяной запас!
А мог бы больше говорить...
Так что же мне мешает? -
Наверно, лень и безразличие к тому,
что собиралося годами
ворчуньей доброй — бабушкой моей...
Но вот притопали шаги зимы студёной -
застыло всё живое...
Остановилась жизнь,
всё замерло кругом в глубоком сне...
А на искристом покрывале снега -
напоминанием осенних дней -
рыжеголовая трава:
на тоненьком сухом стволе
мотается под ветром
и стеблем прикрывает наготу от стужи...
Луга, спелёнутые лежем*,
в немом сплетении нескошенной травы
окаменели в ожиданье
и терпеливо ждут весну...
Но всё ж пришла пора:
протаина холодными ручьями
играет бликам — аж колет глаз!
Так шутит солнце на пригреве.
Чуть жмурясь, привечаешь прошлогоднюю листву,
а сквозь неё — зелёные ростки выглядывают робко,
торопятся наверх:
на ножках тосеньких,
друг дружке помогая,
спешат попасть быстрей в стихию солнца и дождя,
окрепнуть поскорей,
с другими быть в степи на равных...
* прошлогодняя трава
— А
Так хочется послушать то,
что душу будоражит...
Особенно, когда свой взгляд,
волнуясь, не могу отнять,
разглядывая степь с бугра.
Или когда войду в её просторы
каждой частичкой тела,
пульс степной природы переношу в себя
и наполняюсь эликсиром жизни...
А вот ответа не могу найти:
Что же такое «степь»?
Что же такое «вольница казачья»?