Казачья вольница (ч. I)
(поэма с продолжением)
Терентий тронул тему сам,
задумчиво
— Я гаварил тибе, што больши,
щем щятыриста дваров в Кастырки была.
Памношь на восимь-десять щилавек в симье -
ета пащти щатыри тыщы душ!
Сищас паймёшь, к щаму я падвяду
сваю раздумью...
А етат, как яво? Ты глянь пришол на ум:
Яшка Бранштейн! -
щи как иво ишо завуть, можа напутал?
Так щислилси в миру, навродя...
А бальшинство яво узнали пад хфамилией Свирдлóв...
Он дюжа жостка расправлялси с казаками!
Чо щас тибе скажу — ни выдумки маи,
ета мине бабка рассказала...
Када гуляла смута на Дону,
справедать брáтушку
в станицу Канстантинавску, в тюрьму...
Ты знаишь жа, иде была тюрьма?
Там караван* сищас...
Так вот щё бабка гаварить:
«Иди, няси братушки Вани
карзинку с пиридащию...»
Ана пашла и быстра вазвярнулася абратна,
вярнула ей
«Уже ни нада маминька,
яво уже забили, в ящыки твой брат ляжить!..»
Сколькя невинай крови пролил,
сгубил казащиству пад коринь!
Их костащки давно пагнили
и лучшие сыны
ни вéрнуца на Тихий Дон!
Ведь знал, щё делать с вольными людями:
павырывал с зимлёй всю васпитанью,
традиции сядых дидов убрал!
И всё!
Традиций нет — народу нет,
и нация стираица с лица зямли...
Ну, щё, взрывай матор, паедим дальша...
Вон, видиш, диривцо адна стаить в стяпи...
Сищас паедим в Сибярьки,
ета атдельнай разгавор.
Хатя пастой, ты щёжь мине ни спросишь?
Глянь в сторану Видерникав:
савсем нидалико расскинулася плата -
ета Куликовка. Тащнея, гарадища,
а рядам с ним — Писщаная азёрка...
В симнадцатам гаду
иё празвали «Куликовкай».
Прищина тут адна:
был сильнай павадак,
пазатапила всю акругу,
куды ни глянь — такая гладь, пащти как моря!..
А казаки сидять на етам астравку
и дащидаюца, када спадёть вада...
Смиясь, на них глидели саседи-хутаряни
и гутарили а них:
«Живуть, как на балоти кулики!..»
Ани пасля павыша забралися,
иде сищас живуть и здравствують...
Хутар Упраздна-Кагальницкай -
он так сищас завёцы...
В сямидисятых бабка Марфа гаварила
(ей была дивяноста лет,
при памяти ишо была), -
иё с Кастырки в Куликовку замуж атдавали.
Так там ана слыхала разгавор дядов,
што, вроди, в Куликовку Разина щалны
на ету плату захадили,
што ета — тожа Стенькин гарадок.
Но я ни верю...
Тащнея, што туды с Кагальника
сашлись пирисиленцы,
там и асели энти люди, к ваде паближа...
Там жали щакан и камыш — всиво пално:
есть крышу щем накрыть,
а рядам рыбка плаваить...
Шарбы** наворють -
знащица, найдёца, щё паись!
— Ну, всё паехали!
В дароги дальша будим гаварить...
Немного помолчав в пути,
Терентий говорит:
— Ты спрашивай мине, ни скромнищяй...
Глиди: щё я слыхал, всё в памяти дяржу!
Так вот, щиво я размышляю...
Видерницкий бугор,
там дальша — Симикаракоры...
Там всё прадумана...
Если тарговля шла на Малам Шолкавам пути,
знащить, Данец тожа атрезаный...
Визде стаяли казаки и караулили,
и всё ишло суды,
штобы атрезать Ходнива Карнилу,
ведь наши с низавыми враждавали ...
Када заходишь на бугры,
замеряй глáзам растаянью -
и всё паймёшь, к щаму энти курганы...
Ты знаишь, миф адин слыхал
а казаках, а настаящых...
Слыхал ат старика са стараны,
лет дивяноста, щи больша яму была?
В Маскве на выставки ВДНХа
к мине он падашол и гаварить:
«Ты казащёнак, што ля?»
Я атвищаю:
«Да, казащёнак! С Дону!»
А
баюсь: ишо пасодють!«Он молвя:»
Вот сакалá! Вот малатцá!
А вааруженья: палка — пика...
Лятить, как вихарь!
Бац! — гаварить — и нету никаво,
рассыпались, в сякунду нету!!!
Вот так он атзывалси а данцах!
Тут сады были багатые,
агромныя, тьма-тьмущии сады!
Мине паказывали маво дядьки сад:
стаяли куриня шилёваныи,
всё была щиста выбилена -
такая красата!..
Так вот, на те сады
каратильный калмыцкий полк пустили...
С
и дажа Разин к ним паслом хадил:
Степашка гаварил на многих
на инастранных языках...
Гражданская вайна -
ана тада пиримишала всё,
пирикрутила время...
Так вот, калмыки -
ани жа стипняки и видють далико,
к стяпи папривыкали...
А тута — хоп! И дух прапал,
в садах калмыки бой ни завизали...
«Мы ваивать ни будим!..»
И развирнулись, хто куды,
спужались казаков...
А дед Кандрат?! -
Он тут в Кастырке жил...
Так жирибец засёдланай стаял.
Стаял привязанай, а хфортащка -
всю жись аткрытая...
Он — хоп! И на питомник ухадить...
А калмыщонак — сзади,
и вслед яму крящить:
«Эй! Стой, кунак, да стой, кунак!»
Кандрат атвёл на тыщу метрав ат палку
и — как развéрница, как дасть!
И галава в кувети!
Са мной ни нада, калмыщонак, ни шути!..
За ним ганения такая нащилась -
но он лихко ат них ушол...
Ну, ета дед гиройский был джигит!
Он, ета, на гармошки
пад пузам лошади играл!
Сядить в сидле, миха тягая:
туды-суды, суды-туды, -
патом ныряить вниз,
а ноги крепка в стреми держить -
и паливаить «казащка»!..
Вот, щё такоя казаки!
Ани — ни пришлые рибяты,
как пишуть: «ани — беглые»,
а ани в стяпи давно живуть!
А ета к ним на полю Дикую
суды на Дон бижали,
ани жа жили тут гадами викавыми...
Умения такая и снаровка
приобриталася ишо давным- давно.
Но ета нада изущять
и гаварить при каждам слущаи,
на каждам павароти и углу -
ни нада тута скромнищать!
Энти рибяты — наша гордасть, наша слава!!
Даходя да тибе, щиво я гаварю?..
Дяржи ливея, типерища дяржи правея
и пряма па стяпи — впирёд!
Ана сама дарога знаить
и куды нада привидёть...
* место стоянки судов в затоне
* донская уха