Казачья вольница (ч. I)
(поэма с продолжением)
Ну, щё, паехали? Гляди, -
вдали щирнеица курган Разрытай.
Лигенда гаварить, што там
искали клад Стипана Тимахфеища.
Сищас там суха, а тада была вада.
Па ерику на струге приплывал:
грябцы грябуть, а он стаить пад парусам...
Тут Разин на щилнах хадил!
Я дабивалси у дядов,
к щяму иво «Разрытым» нарякли?
Ани, смиясь, мине сказали:
в кургани лодка с золатам зарытая
щи залатая сабля атамана!
Скарея, атшутились в сторану маю...
Я знаю па лигенди,
што клад закопан в Прорве*.
Туды с тобою мы праедим,
я тибе вербы пакажу...
Я тибе места пакажу,
иде якарь закидал на вербы.
Деда Терентия переспросил:
— Не понял, вы сказали:
«якорем на вербы»?
К чему?
Дед отвечая:
— К щаму, к щаму...
Щё нипанятна для тибе? -
Якарим — на вербы!
Стипашка якарим кидал,
штоб струг ни унясло:
тищенья быстрая, вална припрёть,
и струг бягить — папробуй удяржи!
А батька якарь — хоп! На вербу!
Схади на бериг и — гуляй, душа!
Ведь раньша луг был
Вадою полный, па рещки катира хадили...
Данская пойма на давольствии
диржала казаков...
Две тыщы разинцив луга кармили!
А пойма — это щё?
Да ета ж кожа, мяса, рыба, малако!
Сена — нимеряна: каней пускай
нихай гуляить и хрустить, исть сощную траву...
Иде с табою мы стаим,
ат нас да Дону — восимь вёрст.
Наверна, Разин панимал
иканамищнась... ету.
Багаявленавка, Кастырка, Куликовка -
гиаграхфищиски -
на самам месте выгаднам сидела.
Па етай линии с табою éдим,
штобы тибе спицáльна паказать...
Вон, посли той высотки,
вясной шол пирялив втарой.
А ета ж всё тапилась в палаводью,
ведь зимы были снежныя...
Разливы Дона -
ни видать ни краю, ни канцов!
Рассказывають, как в навадненью на баз
сазаны сдуру забряли... А дед ни расстирялси:
И енти «парасяты»
в базу прикрытыя асталися.
А каждый важил** больши двух пудов!
Для них спицальные карыты калатилися с даски...
А знаишь, для щиво? -
Штобы матыкаю пащистить.
Матыка — ета тяпка,
каторай полють трáвy в агароди.
Вот ей в карыти щистють рыбу,
сымають рыбью шишую, вилищиной с питак!
Удобна жа?
Патом на пещки на гарнушки*** ворють
да впрок засолють в бощку на зиму...
Ня буду дальша гаварить
то, щё природа нам дарила.
Сищас в галошах рещку пирийдёшь,
ног ни замощишь,
иде раньша была глубако...
Глиди на рвы, о них тибе я гаварил.
Ета тянулися кастырския сады
щють выша вдоль бугров...
Раньша сушилась, квасилась,
мащилася в дубовых бощках,
узвар**** варили -
всё ета в щилавеки
энергию яво хранила!
Казащка всё умела мастярить,
ни прападала нищиво!
Вот патаму и люди здравы были...
Ни то, што щас! -
Идёть па улици, сасёть бутылку пива,
а в нём — щють теплица душа:
сагнёца в три пагибили, а приглядишьси -
в мир савсем нигожий.
На кансирвантах вскормлинай,
щё с ниво дальша будить?!
Малщишь?
Вот
Немножко в паузе плутая,
пытаюсь возразить Терентию.
— Я
мы пацанами уважали стариков!
В дороге встретил пожилого человека,
обязан поздороваться!
Вот лично о себе скажу такой пример:
бегу подростком по станице,
и не заметил, как щас помню, деда Зайца -
за ним прозвание такое
ходило по станице...
Так вот,
не поприветствовал седого старика.
Дед Заяц мне вдогонку голос кинул,
остановил меня, умерил пацанячий пыл,
спросил, чей буду я,
и кто же есть мои отец и мама.
Ответил деду честно, не соврал...
Дед моему отцу чириз меня
велел сказать словами,
что я веду себя не по казачьим правилам:
не соблюдая уважения, почтенья
к седым старейшинам, -
точнее, к старым казакам...
Терентий тут же, без задержки,
экономя каждую секунду,
спешит с готовностью великой дать ответ:
— Ой! Сищас с табою притщий падялюся!
Ну, если ты багаявленский,
то Питибратава Ивана знать далжóн.
Ну, если патащней, Ивана Ахфанасьища...
Так, знащица, када он мелкай был,
он вспанаминал, мине рассказывал...
Так вот, дед с ними рядам жил -
адин, как перст.
Выходя утрам с куриня,
пависня на плитень
и цельный день висить,
глазами водя:
хто куды пашол, хто ат каво,
хто мима прашмыгнёть...
Ну, запалзёть в курень, щють дух пиривидёть,
заморить щирвищька, щё яму Бог паслал
и снова — на плитень...
ну, как ты сам нидавна гаварил,
ни паздаровкалси
и тожа ни приметил деда
и ни атдал яму паклону...
Ты пагляди жа, как яво завуть -
забыл та, деда етава? Вот памяти уж нету!
А етат дед, приходя вещирам в курень
и гаварить яво ацу:
«Паслухай, Ахфанасий!
А щож Иван твой ни здаровкаица?».
Ну, Ахфанасий — щё?
На лавку — и пароть,
а атпарол как следуя!.. Так вот,
бягить Иван на день на следущый,
спина яво балить,
но тела маладая щють нижа
ноя и свярбить щють пасильнея:
атец лящил бис жаласти,
рука щижёлая для васпитанью...
А дед на том жа мести — на плитне
стаить, как рекрут на пасту!
А
напевна давить из сибе:
«Здравствуйтя, дедушка!»
А дед яму в атвет:
«Ну, здравствуй, здравствуй, Ваня!..»
Патом назад бягить,
а дед — на том же мести, на плитне.
А
апять здаровкаица с дедам.
А дед яму апять в атвет:
«Ну, здравствуй, здравствуй, Ваня!»
И так за день — разов щятыри-пять...
Дед вещирам пришол к яво ацу в курень
и клищить: «Иде ты, Ахфанасий?
Иде ты схаранилси ат мине?
А щё Иван твой дражница!..»
Атец сваво кравинушку — на лавку
и давай апять пароть.
Ну, палящил,
но тута ни рукой щижёлай, а кнутом -
щють пабальней и щють пастрожи...
Пасля он деда стараною абигал...
Вот для тибе такая притща!
* Место клада, со слов Фрола. Перед походом на Царицин Разин собрал ’’прелестные’’ (воровские) письма и ценности и, ’’... поклав в кувшин денежной и засмоля, закопал в земле на острове по реке Дону, на урочище, на прорве под вербою, а
** важить — взвешивать
*** летняя печка
**** компот из сухофруктов