(поэма с продолжением)

7.

Задумался Терентий, брови в кучу сдвинул,
о чём-то мыслит, в глубь души своей глядит...
И осторожно, чтобы не спугнуть его покоя,
хочу спросить:
«Скажи-ка, дед Терентий...
Ты вот это слово...
О „вольнице“ частенько говоришь...»

Терентий, чуть подумав над вопросом,
немножечко помедлив, отвечает:
— А я всё размышляю,
как жа мине с табой гутарить?
А я-та думал, ты хощь щё-та знаишь!
Да, как там раньше гаварили,
«ликбес» аткрою, лищна для тибе!
Ты мине спрашиваишь,
что я славещку вольнаю вставляю?
Слухай мине!
Кастырка лигиндарная!!! -
Тащнея, щё асталась ат ниё...
Вот ты спаткнулси щирис ров заросщай,
щють ни упал...
А ты спаткнулси щирис то,
щиво асталася ат вольнай жизни казаков...
А вот типерь гляди!
Вклющай саабразитильнась, смикалку...
Вот эти рвы, паросшии бурьянам...
На етам мести жись бурлила!
Да ишо как бурлила!
Панял, щи ни панял?! Гляди суды! -
Пащти щятыриста дваров в Кастырки была!
Гляди, хфамилии какия! -
Владимирав, Самарцив, Кунаков...
Здесь щужиземных нету!
Их ни магло тут быть!
Щужак ни приживалси в Дикам поли...
Царь, штоб казащиству размыть,
суды прислал, на ета полю,
две с палавинай тыщы душ кристьян с Масковии -
(дяды мине гутарили,
им на славах пиридавали ихняи дяды) -
ни дюжа густа тут асталась,
их жа ни принял Тихий Дон!
Ани паразбижались, хто куды, -
тут жись суровая была...
Но ета между прощим гаварю...
Так вот, слухай мине!
А в каждам курине — щятыри сына,
три дощки, внуки, правнуки...
Па восимь-десить щилавек в симье,
а была и паболи!
Третий пятух будил их на заре:
запригня на плитень,
протяжна голас давить из сибе,
глаза павылупая, стрилою шею тяня,
пиро распустя — дармаед!
Ямý другие пивуны втарять:
«Ну, будя заривать, парá вставать!..»

Ат бабки ат сваей павистваванию слыхал,
как ухадила замуж са двара.
Внащали в церкви павинщали...
Гуляить вся станица!
А на сталах — щиво там толькя нету:
сталешник ломица ат края и да краю!
Умеють на Дону гатовить и набрать сталы -
тут ни прибавить, ни атнять!..
Хатя, пагодь! Аб ихний свадьби
тибе я рещь в другой раз павяду...
Так вот, живёть уж ни нивеста -
маладайкя в курине...
Мой дед -
панял, о щём я рещь тибе вяду? -
он жа законай моей бабки муж -
глас от ниё ни свóдя:
куды ана, туды и он васлед за ней бягить -
приглядываить...
А прадеды варщять,
бухтять нивестки вслед:
«Гляди ж папалась сатана -
лучша ясна сакалá!»
А деду та щиво? -
Ета ж всигда снащалу жизни,
када ана тищёть в ахотку,
ты у казащки маладой
становишьси навроди бы рущной.
А там — гада прайдуть
и ветир на асюшке-та* калган раскрутя
и павирнёть в ту старану,
куды всигда кабель глядить...
Асобинна пасля зимы,
када дивщаты вроди бы линяють:
ну, сбросють-та с сибе щяжолую адёжу
и руки, шею агалять...
Ноги за зúму пабилели,
вся тела кровью налилась...
«Кровь с малаком» — слыхал?
И там уж нет слидов от прашлагоднива загару.
А мы-та маслянищным взглядам водим
и астановимси в том мести,
где чирис пять сякунд ва рту пирисыхая,
дыхалка прападая,
как будта бы мырнул на глубину!..
Скажу тибе я так:
вкусная ягада всигда
в щужом саду растёть, благаухаить...
Щё ни палущица,
к сваим-то завсигда мы вазвирнёмси?
Канешна, если примуть... Ета сматря какая...
А есть такие!.. Магуть и ни принять,
и на парог ни пустють!..
Слухай мине, щё гаварю! С умом! -
Эта када в тваём катле кипить и ворить!
«С умом» — панял мине, к щяму я гаварю?!..

Так вот, щють-щють атвлёкси...
Ана щё дальша, бабка-та, гутаря...
У их в симье на ета с щуствам,
щють с улыбкай паглидали.
А мать иё с ацом душою так балеють:
ну, праявляють интирес,
пытають ум, как маладые паживають?
А бабка-маладайкя им-та гаварить:
«Атносюца к мине тут харашо...
Па вас, маи радные, дюжа ни скущаю.
Адно ни нравица мине:
щитвёртай день с карвати спазаранку падымусь -
и никаво уж нету...
Канещна жа спяшу умытца,
а лищика и рущки вытираю
палатенцим влажным!
Как ноня помню, с вищиров
цыпляла утиральник на сущок -
ана была сухая!..»
Панял?! — К щаму я рещь вяду:
«Жале-е-ли, патаму шта маладая!..»

Ну, ета вродя между прощим гаварю...
Ты щас на главная гляди, на рвы!
Ани напаминають: тут улиц ни было!
Сялился каждый как яму хателася.
Вот приглядел кусок зямли казак -
скидай рубаху, бяри тапор
и ваздвигай курень!
А, между прощим, время падбирай...
Жану, када зайдёть на баз, ни празивай -
страгай дитёв! -
А то казащка застаица, пирибродя,
и, как вино на уксус, пирийдёть...

Панял? Вот ета вольница!..
Гляжу я, ни панял... Куга зилёная!
Ня буду щас с табою гаварить,
щем атлищаюца в названях бирига.
Так вот, придставь сибе,
на правам бирягу ряки Кагальника
стаяла лодак больши сотни,
и столькя жи — на левам бирягу...
Ани жа, казаки, рыбащить ездили, спускаясь па тищенью.
Знаишь, куды? Пад Таганрох, в залив!
Им тута рыбы была мáла!
Вот що такоя «вольница»!!
Панятна, для щиво тибе я гаварю!
И с етаю дабыщаю
с аказией цыплялись на кукан к барже
и падымались вверх па Дону...
А тута: на тибе — Кастырка!
В баркаси: асятры, бялуги, щибаки,
самы — хвасты с кармы свисали!
Да эта ж всё в Дону гуляла
и билася на етих биригах!
А им всё мáла была!
Вот щё такоя «казаки»! -
Вот щё такая «вольница казащия»!..

Казащки ждали,
кажный вещир занавеску адвигали,
выглядали,
и вернасть бабы бирягли.
Им было, щем заняца...
Ани-та ни курили,
как курить щас да кóлица
и сквирнасловлить ента маладёшь:
как гаварять ани, щё ета им «к ляцу идёть»...
Ивропа вроди так сищас живёть...
А я, када глижу на них,
то у мине маркотна на душе
да в падриберью щё-та жмёть...
Скажу тибе я так:
«Уходя из стяпи казащий род!..»

* на шее