Казачья вольница (ч. II)
(поэма с продолжением)
Ни знаю тощна,
скольки грамав шашка весить.
Наверна, грамм питсот...
Но астриё — на сантиметрав трицать٭.
Дяды сказали, ета — бритвиная щасть,
знащица, острая...
А дальша затупленья шла, -
там сталь багатая была!
Старики щё гаварили:
вот взял клинок — и в лужину закинул:
тры года праляжить — и хоть бы щё яму!
Ни паржавеить!..
В былине щё паётца:
Мы казаки — ни прастаки:
Вольные рибяты!
У нас на шашках тимляки,
Мы живём багата...
У Платова был жирибец -
в книжки видал яво -
но у ниво он был скрыщонай,
яво па храпу разгадал...
— А как это понять: «по храпу»? -
спросил Терентия.
Дед говорит:
— Ну, как тибе сказать...
Храп — ета нос у лошади.
Вот конь — данщак,
магу я атлищить яво па храпу:
если нос кверху — ета ни данщак.
У данщака
масть абязательна далжна
быть тольки рыжай!
А если есть зацепка:
ну, щорная иль вараная паласа -
то ета уже помись,
ета уж ни щистай, ни данской крави.
Храп, ишо тибе скажу, -
ета нос тонкий, как у шуки галава.
А масть, ишо раз гаварю,
далжна быть
Замещу, главная -
характир буйный должын быть.
Ведь на ниво ни каждый сядить и паедить...
Я на таких канях литал -
на скащках принимал ущастью!
Толькя приза ни дали...
А патаму, шта конь мине
в другую старанý унёс!
Яво не абущал хадить па кругу,
Литал он толькя по примой!
Вот в щём прищина...
Но ета конь — клищка яво Туман,
я гаварил тибе а нём...
Всю паднаготную яво я знаю:
данщак па духу и па сути, настаяшый!
Весь светла-серай, в яблаках,
и тольки грива, хвост — как смоль...
Как толькя на Тумани ехал,
билагвардейцы выхадили паглидеть.
Ани мине та гаварили:
пришли, мол, глянуть на тваво канину,
на тваю пасадку...
А
скажу тибе я — заглиденья!
У няво глаз гарить!..
Туман — ета атдельная история...
Яво, Тумана, бабка и прабабка
была вся в яблаках,
а хвост и грива — щёрная...
Ана пражúла больши всех!
Пароду, масть ни паминяла.
Так вот, история иё такая...
Хащу тибе пабольша а Тумани рассказать.
Цыгани гнали табар на Марозавск,
ну, в сторану Цымлы...
А мы у них на Дуню паминяли -
кабыла мощная была у нас,
пасля вайны дасталась, как трахвей,
тигала пушки у румын...
Ну, а цыганям нужин вес:
щем больша вес, тем больша дениг!
А ета была средния, с варонижских заводав -
прищём, варованая!
Панял?
штобы прадать!
А
Цыган глядить тибе в глаза
и гаварить — мая кабыла!..
Ета была в сорак сидьмом гаду.
И от ниё, када мы паминяли,
пашла патомства...
Панял, щиво я гаварю?
А ат ниё пашла парода,
но масть ана ни патиряла!
Вот в щём суть!..
Я сделал «умный вид» и говорю:
— Так это чтó? -
Скрестили дончака с кобылой и пошло...«
Терентий отвечает:
— Скрястили, ета так...
Два жирибца — Салат и Май,
пригнали их с Багаявленки.
Тры табуна в Кастырки была,
а в табуне — галов пат трицать...
Хатя, пастой, ни трицать,
сбрихал тибе, щи пидисят, щи шисдисят!
Так вот, цыгани краданули матку
и ат ниё пашли...
Вот ета он и есть — Туман.
Адин табун Салат вадил,
другой табун вадил,
я ж гаварил тибе,
данщак па клищки Май.
А третий, падрастковый:
год, палтара, трёхлетки...
Вот с етава с
для хвонду** атбирались кони
В то время армия висела
на канюшнях на Кастырских!
Приехал приставитиль, и он их атбирал...
Пригонють табунок,
и он хадил па нём и делая прамеры:
ну, ета: рост яво, длина,
штоб абущить яво слихка,
штоб знал сидло...
Сищас тибе я расскажу,
как я папал в азарт!
Работал на канюшни
Павил Иванавищ Пашков.
Всё время там он был: днивал и нащивал.
Я у няво спрасил:
«А как бы праскакать?»
А жирибец такой паджарый,
как гонщия сабака,
а па масти — рыжий...
Павил Иваныщ гаварить:
«
И я сумел! Взял, асидлал иво.
Он жа на привязи стаить...
Стаить — агонь!
Успел вскащить, и он мине ни сбил!
Так вот мине он цельный день тигал,
два озира на нём я пирисёк,
как пуля, пралител на Голый Яр
и на Широкую ушол...
В то время Кагальник васьмёрками питлял,
но все прашол припятствии
и толькя с тинай на канюшню
вярнулси к вещиру...
Но выущил яво!
Вот
— Вы говорите, жеребцы водили табуны?
А как же это получалось?
В чем проявлялся, скажем так, «вождизм»?
Терентий молвит:
«Ну, сразу видна, што интиллигент!
Как видна? Ощинь проста!
Салат, тибе ж сказал, он — пад сидло
и водить, знащить, палавину матак.
Яво друг Май транспáрт вадил,
хатя он конь хароший, но ни вирхавой:
Май приндназнащин для лёхкава для грузавову...
А третий табунок — ишо падростки,
их тольки нада абущать...
Ну, как тибе сказать,
ани ишо младова пакаленью...
Салат и Май — ани
ни принимали никаво са стараны:
ета — закон любви!
Ентат табун свой ахранял, а ентат — свой.
Ни дай, ни привяди, если сайдуца -
тагда хана!
Ани ж как тапарами рубюца...
И каниводав сразу жа пасодють!
Если испортить плиминнова,
так горю хватить на всю жись!
Он,
и ат лапатки да лапатки рассикаить.
Ты ни видал, как ани рубюца?
Как Пирисвет и Щалубей!
Сайдуца и друг друга бьють капытами,
А хто праворний, тот за холку — хвать!
И с мясам холка атлитаить!
Вóт как ани хранять и бирягуть табун...
Но если забридёть в табун кабыла,
он иё всю абнюхаить
и — к сибе в гарем...
Глиди ж, какая живатина!
Ета
А если жирибец зайдёть,
яво он съисть...
Ну, как тибе сказать, — убьёть!
Здеся такое приклющалась,
прищём ни раз...
Хто па нидагляду прамаргая и разяву словить...
Ани дажи в разных мистах паслись:
адин табун на Войницкам гулял,
другой — на Кармилощнам...
Раздельна нащивали тожа
в разных базáх...
Вот их пригнали — хоп! -
на нидауздак сразу,
и вядуть на етай привязи.
Закрыли в клетку, авса им,
куриная яйцо тожа им били -
так строга была...
Так вот, Туман, Салат и та кабыла,
што паминяли ат цыган...
Мы с ними ишо водку пили, с цыганями.
Туман от кабылицы и Салата — яво радитяли,
а он пашол весь в бабку...
ну, серый в яблаках — ета раз!
Дабавь к арловской кровушки английскай -
ета два! И щистакровная!
А ты ж сляди, щё гаварю,
да пальцы загинай...
Тут помись адская,
ани жа быстрые и риагирують.
Не то шта есть: губы развесють,
а сзади пыль идёть...
Вот ета — три! Запомнил?
Вот и Туман такой каняга был!
Десять минут стаить,
а яму на палметру выраить капытай!..
Туман мине дасталси дюжа сложна.
Яво ни абущили,
рахонки*** не магли яму привить тринацать щилавек!
Щё тольки с ним ни делали!
Ани яво лупили и заганяли в Гогину -
ета как балота, рядам была,
и там всигда была вада, я пакажу тибе...
Загнали яво так: адна макушка
из вады тарщала — и беспалезна!
Из озира Туман выходя,
ну, думають, ну — всё, сламили...
Ани яво — па кругу,
патом наездник сядить,
а Туман — свищой!
И всадника как бута там и ни было!
Адин, втарой — скидал, и всё!
он, как сигара, был!..
Мы с дедам Савой паряшили:
Давай яво изымим с табунка.
Я стал прикармливать Тумана
хрустяшым рахфинадам, -
помниш, в каробках был?
А ета жа глюкоза, штоб кровь играла!
И патихоньку стал паить яво,
вадить, а там калодиц был.
К калодизю вяду и ат калодизю,
патом стал щистить...
И стал к няму итить с дабром -
с дабром нада к каню!
Яво узлом татарским привижу
и выщистю иво.
Ишо привязывал Тумана
к ржавай паравознай рельси...
Ну, сколькя щисть, ни щисть,
а нада жа сидлать и ехать...
И вот я подсидлал,
а мой дружбан ушёл впирёд
на старай кабылици...
А я ж за ним
и патихонькю-патихонькю — в степь...
Там — паханая клетка.
Я сделал круг, патом втарой...
Ну,
а
Он всё равно мине када-нибудь паймаить!
Ведь он — дикарь!..
Кони па разнаму к наезднику сибе вядуть:
адин свищой становица,
щтоб ты слител и ни садилси на ниво;
другой спаткнётци, штобы задавить тибе:
на голаву идёть, а носам в землю — бах!
И скинул! Конь голаву — впирёд,
а шею между нох, а ноги вверх!
И ты опять — куды? На землю, на зимелюшку!
Лошадь всё щуствуить...
Канина ни привык к сядлу!
А ишо када садишьси в первый раз,
да ишо падпруги сбоку,
а яму ж шикотна!
В яво природу, панимаишь,
нихто ни вмешивалси, нихто ни лез!
К хвасту яво толькя ряпьи цыплялись...
А тута, на хрибет — сидло!..
Давай щас на тибе сидло падвесю?
Как будишь сибе щуствавать?
Он ни сагласный.
Раз-два — и сидака далой!
Да он жа хитрый, как сабака,
адна уха впирёд, адна уха назад,
всё панимая, щуствуя...
Вот ты сидишь на нём,
лигонька шенкилем в бака...
Ну, если с левай стараны,
то конь пашол пад леваю...
А если с правай шенкилем паддал,
то он пайдёть пад правую...
Ты шенкилем как бы падводишь,
с какой руки рубить...
Гляди, ни путай: ета ни руль,
как у тваей машины антикварнай, -
давно бы на другую паминял,
купил бы пасвижея!..
Так вот! Ета паводьи!
Ани висять свабодна у наездника,
а конь лятить са всиво маху -
ты панимаишь ету суть?!
Нагами в стриминах сядить наездник,
а управляить шенкилем:
ширяить нежна справа, слева па бакам...
Лучший наездник, Симинцов Иван, -
сидел как палитищиский
и пасля лагерю пришол в курень, в Кастырку, -
на скащках,
на щистакровнам данщике
взял первый приз.
Прищём, ни где-нибудь, а в области -
в Растови он выиграл у англищян.
А англищяни жа, ани жи никада
сваим каням цены ни сложуть!
Иван вярнулси в хутор, а я яво спрасил:
«Как удалось тибе абставить англищянав?»
А он мине и атвищаить:
«Как удалось?
Внащали англищяни абагнали...
А
И англищяни — в сторану!
А мой данщак с
и абашол их...
Аставил англищянав пазади!
Вот так слущайна
Так вот, вирнёмси к маяму Туману.
Он в наприжении идёть,
он ни признал ишо ва мне наездника яво!
Он ишо думаить, што он — и бог, и царь...
А
И што мине ты ни сабьёшь!
А
што для мине ета «пихота»!
И вышибу наездника с сидла!..
А
нам бабка Марфа гаварила вслед, -
ну, как бы нас благаславляла...
Увидить нас,
«Вот войска Платова гирои!»
Любила бабка казаков!..
И вот вясной
паехали с Туманом на платину,
тамыща прарвáла пруд...
А я за белизнем палес -
ета такая рыбища, в ставу етам приметил.
а там, на спуски -
глина, крыга, лёд -
и он пашол скальзить,
и я слител с каня!
В забродах и в кухвайки -
в мартавскай ваде.
Туман: «
А я: «Туман! Туман! Радной, пастой!..»
На бериг вылиз — весь закащинел,
павыливал с сапог вадищку,
зуб на зуб ни магу папасть...
А сам глижу, куды Туман пашол...
А я имел всигда кароткую уздещку,
кароткий повад, асобина на нём.
Так вот, када он ат мине пашол,
то заступил пиредними нагами -
и... стал. Он та и рад сагнуть,
а
Он голаву сибе сам давить,
а на
К няму я падашол и гаварю:
«Ну, щё, Туман, вот и попалси!»
А он жа ждёть,
што я садица буду на няво!
Вот тут яму и масть!
У яво рыльца был татарский узил,
А
папробуй привяжи в стяпи! К щяму?!
Вот если дома — к рельси пристягнул узлом
и конь стаить!..
Ну, я иво, канешна, абхитрил!
Завёл иво панижа,
паставил нижа в ямку...
А я жа весь прамокшай...
Тут нада быстра быть на нём,
в тищении сякунды.
Да щё там гаварю,
за полсякунды быть на нём,
и ета дажа многа!
Я — хоп! И там.
И он мине нащал судомить!
Раз бьёть, два бьёть!
Сижу на нём, сщитаю вслух,
он дальша бьёть!
«Три», — гаварю, он — бьёть!
Щятыри!.. Щуствую:
сидло уже падвинулась впирёд!
Как бы с сидлом ни улитеть!..
Он пятый раз ударил — и всё-
И он тада признал мине,
тада он галавой махнул
и — «хаэр.. рррр!»
Конь сагласилси и признал,
што я — иво хазяин,
што должын ездить я на нём!
К сибе он больша никаво ни падпускал!..
У каждай лошади — свая натура,
как щилавек, он панимаить всё!
Патом яво я наущил:
он паваращивалси на капытах задних:
В сякунду мог в абратную пайтить.
Он станавилси, как бы в гопки,
а
Такие кони ета редкасть,
но тута выущка нужна!
* тридцать
** для племенного фонда
*** привить рахонки — навести порядок